10 мая сайт общественного движения “Миротворец” опубликовал список журналистов, аккредитованных в так называемой ДНР. Среди данных более 4 тысяч украинских и зарубежных корреспондентов можно найти и мою фамилию -- в 2014 - 2015 годах я несколько раз посещал неподконтрольные Киеву территории, освещая катастрофу MH-17, гуманитарный кризис, катастрофу на шахте им. Засядько и множество других событий из жизни самопровозглашенных республик. Делать все это без ведома и согласия сепаратистских властей было бы просто невозможно.
10 мая сайт общественного движения “Миротворец” опубликовал список журналистов, аккредитованных в так называемой ДНР. Среди данных более 4 тысяч украинских и зарубежных корреспондентов можно найти и мою фамилию -- в 2014 - 2015 годах я несколько раз посещал неподконтрольные Киеву территории, освещая катастрофу MH-17, гуманитарный кризис, катастрофу на шахте им. Засядько и множество других событий из жизни самопровозглашенных республик. Делать все это без ведома и согласия сепаратистских властей было бы просто невозможно.
Призывы диванных патриотов считать аккредитацию сотрудничеством с террористами могли бы показаться просто глупостью. Но вслед за ними в адрес некоторых моих коллег из пресловутого списка последовали анонимные угрозы физической расправы, а отдельные политики поспешили заявить о необходимости ужесточения контроля над СМИ и лишении аккредитованных у сепаратистов корреспондентов права работать в Украине. Все это свидетельствует о том, что, несмотря на демократические ценности победившей революции, в вопросах свободы слова мы все еще рискуем скатиться к уровню России. О том, как относятся к журналистике спецслужбы последней и к чему может привести работа без аккредитации на неподконтрольных территориях, мне пришлось узнать на собственном опыте.
Ранним утром 11 мая я въехал на оккупированную территорию Автономной Республики Крым, где, в частности по заданию РБК-Украина, собирался освещать подготовку к годовщине депортации крымских татар и участившиеся в связи с этим их аресты и задержания. Публикация пресловутого списка и последовавший скандал окончательно отбили у меня охоту получать аккредитацию российских властей, необходимую для работы на полуострове. Впрочем, дело это и без того достаточно хлопотное, а я торопился. В Крыму я собирался по возможности соблюдать low profile и не идентифицировать себя как журналиста. Не получилось.
Около 11:00 я спокойно вошел в здание так называемого Верховного суда республики, пройдя необходимый контроль безопасности и предъявив украинский паспорт. В этот день там проходило слушание по одному весьма занятному процессу над так называемыми “черными риелторами”. Процесс длится уже более трех лет и после оккупации уперся в ряд правовых коллизий: часть подсудимых не признает его подсудность российским судам и требует экстрадиции на материковую часть Украины. Этот процесс, а также другие дела крымских заключенных, получивших свои приговоры еще до оккупации и настаивающих на отбытии наказания по украинским законам, были второй темой, интересовавшей меня на полуострове.
Заседание суда было открытым и мне позволили присутствовать на нем как вольному слушателю. Около 13:00 в заседании был объявлен перерыв, во время которого я вышел из здания с адвокатами подсудимых, чтобы обсудить подробности процесса.
Через несколько минут ко мне подошли двое полицейских в штатском. Проверив документы, они заявили, что разыскивают мужчину внешне похожего на меня, ограбившего около часа назад какой-то магазин и предложили пройти в соседнее здание Железнодорожного райотдела полиции, чтобы вместе посмотреть записи с камер видеонаблюдения. Не желая вступать в конфликт, я согласился.
Следующие полчаса в райотделе мы морочили друг другу головы: полицейские заверяли, что записи с камер вот-вот подвезут, я же убеждал их, что являюсь обычным туристом. Затем меня отвели в кабинет на третьем этаже, где находился еще один мужчина сразу представившийся сотрудником Федеральной службы безопасности. Карты вскрылись: мне сообщили, что спецслужбы прекрасно знают, что я украинский журналист, работающий в Крыму без аккредитации, и что теперь у меня начинаются проблемы.
Оперативник, фамилию которого я не запомнил, сходу заявил, что у ФСБ и управления полиции по борьбе с экстремизмом есть все основания задержать меня по подозрению в членстве в запрещенном в РФ “Правом секторе” на основании моего репортажа о деятельности этой организации на киевском Евромайдане в феврале 2014 года, опубликованного в журнале “Вести.Репортер”. Моя работа без аккредитации в таком случае будет расценена как сбор информации для возможных терактов или провокаций.
- Да, мы прекрасно понимаем, что вы журналист и, вероятно, находились в рядах правосеков, только для того, чтобы собрать материал для статьи. Но, на то чтобы выяснить это уйдет пару дней, которые вы проведете в СИЗО.
В СИЗО не хотелось. Лично для меня аресты полицией, спецслужбами или боевиками никогда не были поводами для профессиональной гордости. К тому же я всерьез переживал за судьбу своих контактов в Крыму -- адвокатов, правозащитников, активистов, да и просто непричастных к политике людей, помогавших мне с жильем и передвижением.
Я выбрал вторую предложенную опцию -- добровольную беседу с силовиками. Беседа затянулась на семь долгих часов.
Меня расспросили о всех последних поездках и репортажах: о событиях 2 мая в Одессе, о Нагорном Карабахе и многом другом. Изучив мой загранпаспорт, сотрудники ФСБ, не скрывая зависти по поводу богатой географии поездок, засыпали меня вопросами о целях визита в Турцию, США, Китай, Германию.
- На матерого международного шпиона смахиваете, Игорь Игоревич,-- говорили они.
Само собой, на протяжении всей беседы мы вновь и вновь возвращались к “Правому сектору”. Сотрудникам ФСБ было сложно поверить, что интегрировашись в ПС, я никоим образом не разделяю их взглядов:
- А что, и в ИГИЛ смог бы вступить ради репортажа?-- задавал вопрос один из оперативников.
Вскоре разговор переключился на более локальные события. Меня расспрашивали о знакомстве с опальными крымским активистами, в том числе с незаконно осужденными Александром Кольченко и Олегом Сенцовым (с которыми я лично не знаком), левым активистом Максимом Осадчуком, коллегами-журналистами, покинувшими Крым после оккупации.
В конце концов все замкнулось на крымских татарах. Само собой я не собирался сознаваться в том, что планировал встречаться в Крыму с членами опального Меджлиса и другими крымскотатарским активистами, озвучив лишь свои планы по освещению процесса “черных риелторов”. Но силовиков заинтересовал мой репортаж о гражданской блокаде полуострова опубликованный в марте изданием Страна.ua. В связи с ним мне предложили дать официальные свидетельские показания в деле о ноябрьском подрыве опор линий электропередач. В ответ на мои попытки отказаться, мне вновь напомнили о “Правом секторе”.
Показания я давал уже в здании ФСБ старшему следователю Михаилу Голышеву, экс-сотруднику СБУ, перешедшему на работу к российским силовикам. Предварительно в полиции, якобы по предусмотренной процедуре, у меня взяли отпечатки пальцев, подошв обуви и образец слюны. Как и вся предыдущая беседа, эта процедура сопровождалась несколько брутальными шутками, позволявшими, впрочем, разрядить обстановку.
-- Вы еще образец спермы у него возьмите. Пусть вспоминает потом заботливые руки ФСБ, - смеясь предложил один из оперативников.
С Голышевым мы беседовали около часа - в своих показаниях, я, собственно, всего лишь пересказал содержание уже опубликованного репортажа. Майор был явно разочарован:
-- Ну что же вы, Игорь Игоревич, больше ничего вспомнить не можете? Неужели никто ничего не говорил о подрыве?
Голышева сменил еще один следователь, всего четвертый по счету. Молодой парень в джинсах и клетчатом пиджаке принялся расспрашивать меня о контактах в спецслужбах Украины, Германии, Турции, Армении, а также самопровозглашенных ДНР и ЛНР. Бессмысленная беседа, в ходе которой я искренне пытался убедить следователя, что подобных контактов не имею, заняла еще около часа.
- Я не верю, что вас, журналиста, ездившего на Юго-Восток, ездившего в Карабах, ни разу не вызывали к себе украинские спецслужбы. Вы явно недоговариваете, - возмущался следователь. Но это правда. Я действительно ни разу не беседовал с СБУ о своей работе. Поэтому я всего лишь умолчал о том, что моих коллег по журналу “Вести.Репортер” все же вызывали на допросы в СБУ в связи с визитами на Донбасс в 2014 году. А в отношение уже закрытого журнала до сих пор существует уголовное дело цитирование лидеров сепаратистов.
Я также не счел нужным рассказывать о публикации “Миротворца” и последовавших заявлениях. И о деле Руслана Коцабы, которого приговорили к 3,5 годам лишения свободы за публикацию видеозаписей в интернете. Умолчал, потому, что Украина не Россия, как писал один экс-президент. В конце расстроенный фсбшник пообещал, что если в следующий раз я захочу въехать в Крым официально как журналист, то вряд ли получу необходимое разрешение.
Меня отпустили около 20:00, сказав, что ФСБ в принципе не возражает против моего пребывания на полуострове до 19 мая, даты указанной в моей миграционной карте. Но, зная, что мой телефон теперь прослушиваются, а перемещения отслеживаются, я понимал, что все мои контакты теперь вероятно попадут в поле зрения ФСБ. Подставлять людей и без того, живущих в страхе перед оккупационным режимом мне не хотелось, и я спешно покинул Крым с помощью знакомых и не очень людей, за что им чрезмерно благодарен.
Незнакомый мне до этого парень, по просьбе общих друзей согласившийся оперативно подвезти меня до пункта пропуска, профессионально сбрасывал возможный "хвост".
Около полуночи я въехал на материк. На следующее утро сотрудники ФСБ провели в Бахчисарае обыски в домах крымских татар, арестовав нескольких местных жителей, в том числе и зампреда Меджлиса Ильму Умерова. Только после этого я понял смысл слов майора Михаила Голышева, адресованных его коллеге:
- Давайте отпускать этого, а то завтра вставать рано, дел по горло.
К чему вся эта история? К тому что работа без аккредитации для журналиста в разы рискованнее чем работа с ней. К тому, что приравнивать работу журналиста к шпионской и диверсионной деятельности - удел тоталитарных государств.