"Голод был сделан специально": что помнят о Голодоморе те, кто его пережил

Сегодня в Украине отмечают День памяти жертв Голодомора 1932-33 гг. За последние годы паралельно с официальными мероприятиями сложилась традиция зажигать свечи в последнюю субботу ноября в память о погибших.

До сих пор достоверных данных о количестве умерших от голода нет. Цифры называются разные - от почти 2 млн до 10 млн человек. В Институте истории называют количество жертв в 3,5 млн человек. В Институте демографии и социальных исследований НАНУ - 3,9 млн человек.

Корреспондент РБК-Украина отправился по селам Киевской области, в поисках выживших свидетелей этой, одной из страшнейших трагедий в истории страны. Их воспоминания - в репортаже РБК-Украина.

"Землю ел бы, если бы была от этого польза"

Село Тарган находится за 100 километров от Киева, ехать туда два часа. Здесь во время Голодомора 1932-33 гг погибли 360 человек. Четыре года Второй мировой войны забрали жителей меньше - более 130 человек. За пару сотен метров к этому селу находится еще одно селение - Надросивка. В одном из его дворов до сих пор живет Григорий Ефимович Бадёра. Когда начался голод, ему было всего семь лет. Сейчас ему уже 90.

- Не надо разуваться, - улыбаясь, говорит он, и несмотря на почтенный возраст достаточно живо встречает меня у дверей.

К встрече он готовился заранее - надел пиджак, рубашку и галстук. На груди орден "Отечественной войны". Позже признался, что специально даже побрился.

Проводит в гостиную, садимся на диван.

- Значит, начиналось так: мой отец был в Америке. В 1909 году он поехал туда на заработки, - начинает он с событий, которые, на первый взгляд, ничего общего с Голодомором начала 30-х годов, не имеют. - Когда началась революция в России, а отец был отсюда, собрали украинцев, которые были на заработках, и спросили: кто сочувствует революции, поднять руки. Вот и мой отец поднял, потому что обещали землю крестьянам, а заводы - рабочим.

Предыстория оказалась не такой уж и длинной. Отцу сначала дали землю, на которой он собирал урожай, а с началом коллективизации в 1928 году у него забрали и землю, и инвентарь.

- В 1932 году начали все забирать, людям ничего не давали из выращенного, и начался голод. Голод был, я считаю, устроен специально, чтобы истребить людей, - говорит Григорий Ефимович.

Он подчеркивает слово "специально", а его выражение лица меняется - произносит его как бы с отвращением.

- Была создана группа из комсомольцев, коммунистов, - продолжает он. - Такие активисты ходили по домам. Даже если кожух был, то и его забирали. У сестры отца нашли муку в колыбели, и эта семья почти вся вымерла. Осталось двое детей.

Об ужасах голода он рассказывает довольно спокойно, будто сказку. С одной оговоркой - такая "сказка" имеет возрастное ограничение из-за наличия жестоких сцен.

- Как-то мой отец ушел к куме, и она его угостили мясом. Она зарезала свою дочь, сварила и угостила. Отец пришел и хвастается матери, - все таким же спокойным тоном, будто в сотый раз, пересказывает он историю. - Мой отец умер от голода где-то летом в 1933 года у меня на глазах. Он лежал на лежанке, я кричал: "Не умирайте! Мать лынды принесет". Лында - это перемешанная и сваренная мука с водой.

По словам Григория Ефимовича, этот случай каннибализма - не единственный, всего на его памяти их пять. Кажется, что страшнее историй о голоде, когда мать зарезала свою дочь, и быть не может. Но она есть.

- Были такие люди, которые мясо с мертвецов даже на кладбище обрезали, - продолжает он. - Там была канава, и туда свозили мертвых на специальной телеге. За каждого привезенного мертвеца давали по 200 г хлеба.

Григорий Ефимович добавляет - его отца похоронили именно в этой яме.

Фото: Григорий Ефимович Бадёра

Во время всего разговора он, сложив ладони, сидит лицом к столу с маленькой иконой на нем. Раз за разом он смотрит то на стол, то на иконку, и изредка на меня.

- Меня спасло то, что мать ходила на работу, - говорит он, впервые меняя позу, и закладывает ногу на ногу. - В семье было двое детей и нас обоих забрали в ясли. А там давали какое-то блюдо, так мы выжили. Был также майдан - так называли место в колхозе для взрослых детей-сирот. Там за ними присматривали, давали покушать.

В конце беседы Григорий Ефимович повторяет:

- Голод был сделан специально. Специально.

Из двух сел - Тарган и Надросивка - переживших Голодомор, и доживших до сегодняшнего дня - больше 20 человек. Но лишь единицы из них могут рассказать о том периоде по собственным воспоминаниям.

В той же Надросивке живет Борис Матвеевич Гаврилюк. Когда начался Голодомор, ему было пять лет. Все детство прошло именно в этом селе. В отличие от Григория Ефимовича, у него не такое крепкое здоровье - он встречает на пороге, передвигаясь на костылях. Но поговорить сразу в проходной комнате за столом с яблоками и сливами он отказывает и приглашает в дом. Размещаемся в гостиной за круглым столом с тарелкой с конфетами на нем.

- Для прояснения головы надо вина выпить, - предлагает он сначала.

Борис Матвеевич достает из буфета домашнее вино из собственного виноградника, медленно наливает его.

- Образно говоря, люди ходили тогда, как пьяные, как прибитые, - начинает он рассказ о жизни в Надросовке во времена Голодомора. - Нехватка пищи, организм истощился. Люди между собой мало общались, больше о себе думали - где и что поесть.

Он вспоминает историю о собственных поисках пищи в поле. Там он как-то нашел перемерзшую картофелину и попытался запечь ее в костре. Но ветер сдул угли прямо на сарай, который за несколько минут сгорел полностью.

- Привели домой, а я сразу спрятался под кровать и жду, когда буду наказан, - рассказывает он. - Мать берет кочергу и бьет куда видит. Она не смотрела, куда именно потому, что нагнуться не могла. Чтобы голову не пробила, я повернулся спиной - и она, сколько могла, столько и била по спине. Слышу, она заплакала ... я вылез ... как вспоминаю ...

На этих словах у Бориса Матвеевича наворачиваются слезы в глазах, и он чуть не расплакался. Чтобы "отпустило", снова наливает вино и завершает историю:

- Вылез из-под кровати, вышел во двор, весь в синяках и думаю - и картофель не испек поесть, а синяков заработал.

В поисках пищи Борис Матвеевич однажды чуть не умер от отравления.

- Голодомор продолжал мучить нас, - продолжает он. - На третий-четвертый день нестерпимо хотелось есть. Казалось, землю ел бы, если бы была польза от этого. Пошел в лес, вылез на белую акацию. На ней остался прошлогодний цвет, который уже превратился в зерно. Я начал его есть... Нашли меня уже без сознания. Дома начали спасать - силой заливать водой, откачивали, пальцы в рот совали - и я все вырвал.

Фото: Борис Матвеевич Гаврилюк

Борис Матвеевич рассказывает, что в селе никто никому не мог объяснить, почему умирают люди. Но своими глазами видел, как мертвые тела массово свозили на кладбище.

- Ясли были размещены напротив кладбища, там же на кладбище выкопали яму для погибших от голода - до четырех-пяти метров в длину и три метра в ширину, - рассказывает очевидец. - Мы видели, как подъезжают подводы с телами. Если один мертвец - просто брали за руки и ноги и выбрасывали в яму. Если двое-трое, то телегу перебрасывали и тела падали. Никто не хоронил, никаких почестей не делали. Чтобы мухи не надоедали, присыпали тело, лицо и руки землей.

Несмотря на то что в Надросовке во время Голодомора умерло меньше людей, чем в Таргане, село все равно опустело.

- Все меньше и меньше было людей, которых можно было видеть на дороге возле дома. Люди были заперты. И меньше бродили по деревне, как обычно бывает, - говорит Борис Матвеевич.

Братская память

С Василием Евгеньевичем встречаемся в центре Володарки. Последние 11 лет он - председатель Таргановского сельсовета, который подчиняется Володарке. Мы идем к машине, возле которой председателя ждут пожилой мужчина и женщина. Как выяснилось, мужчина - директор сельской школы. Он садится впереди, а все остальные - позади.

- Это будет акция "Зажги свечу"? - спрашивает директор, смотря на дорогу. Поэтому только из общего контекста ситуации можно догадаться, что он обращается именно ко мне.

- Вроде да, - отвечаю. - А вы тоже зажигаете свечу в этот день?

- Да, - быстро и гордо отвечает он, - выводим детей в школе ...

По дороге к Таргану заезжаем в строительный магазин. Пока Василий Евгеньевич покупает материалы для ремонта помещения сельсовета, женщина в машине спрашивает у меня:

- У меня есть книга "Голод-33" (скорее всего, речь идет о книге свидетельств очевидцев трагедии "33-й: Голод: Народная Книга-Мемориал", - ред.). Вам отдать ее?

- Если вам не нужна...

- Такая книга, что я боюсь ее читать, - объясняет она.

Доставив пассажиров домой, а стройматериалы в сельсовет, Василий Евгеньевич везет к первому памятнику жертвам Голодомора в Украине. Его установили в селе еще при советской власти в 1988 году. Тогда председателем сельсовета был его старший брат.

- А где стоит памятник? - уточняю у него, проезжая по центральной улице.

- В центре, - немногословно отвечает он.

Оказывается, "в центре" - это на кладбище. Его территория ограждена бетонным забором. Вход - через железные свежевыкрашенные черные ворота.

Пройдя через открытые ворота, Василий Евгеньевич крестится и сразу поворачивает направо. Проходя мимо могил, подходим сначала к трем черным плитам с именами умерших жителей села во время Голодомора. Они установлены на месте братской могилы, где захоронены погибшие.

За плитами - сам памятник в виде женщины с печальным выражением лица. Она держит черный железный крест, обвязанный черным платком из ткани. Позади памятника - высокая земляная насыпь с большим черным крестом - еще одним местом захоронения погибших селян от голода. У ног женщины - три лампадки с прошлогоднего Дня памяти жертв Голодомора. На фундаменте памятника вмонтирована табличка с надписью: "Вечная память 360 жителям и младенцам, умершим от голода 1933 в с. Тарган".

Нынешний памятник - уже реконструкция предыдущего. Изначально вместо креста женщина держала ребенка, а перед памятником не было черных плит с именами погибших.

- Установили памятник в 1988 году, - почти официальным тоном говорит Василий Ушинский, как будто проводит экскурсию. - Сбор по установке имени жертв начался еще в 1987 году. Инициатором были местные жители.

Председатель сельсовета указывает на две соседних с памятником могилы.

- Вот похоронена Масло Александра Антоновна и Овдиюк Александра Ивановна, - продолжает он.- Последняя работала учителем местной школы. Она говорила, что всю жизнь ее мучило то, что она не могла детям рассказать об этой трагедии. Но уже на пенсии она все-таки собрала списки погибших поименно, по улицам. По ее словам, много людей выжило благодаря руководству тогдашнего колхоза, которое шло навстречу селянам. Какую-то горсть зерна брали, из кладовой воровали, варили и раздавали.

Рядом - могила Николая Никитенко, местного скульптура-самоучки, который сам пережил голод. Именно он и спроектировал памятник.

Несмотря на то что стоим на кладбище, небольшое расстояние от сельских домов дает о себе знать - во время разговора то и дело слышны то звуки работающей бензопилы, то домашних животных.

- Я был инженером. В местном хозяйстве была строительная бригада. И по наряду мы давали людей, чтобы они делали те работы, которые требовал скульптор. Он руководил ими. Все материалы на сооружение памятника были выделены за счет колхоза.

Василий Евгеньевич говорит спокойно и тихо, опустив голову. Он глядит на землю под ногами, которая почти 90 лет назад была братской могилой, лишь изредка поглядывает на памятник.

- Тогда на уровне района установление памятника не поддерживали, - рассказывает он. - На себя ответственность взял председатель сельского совета и председатель местного хозяйства. Тогда все были партийные. Тогда это не озвучивалось, не обнародовалось, замалчивалось. У Александра Евгеньевича (его брата, - ред.) были проблемы некоторые.

- Какие? - уточняю у него.

Но почему-то председатель сельсовета не хочет подробно рассказывать об этом.

- Шли своего рода преследования, проблемы с работой ... история об этом умалчивает.

Зато четко говорит, что после независимости - никаких запретов по почтению памяти жертв Голодомора не было.

- При любой власти это поддерживалось на государственном уровне, тем более, после Ющенко, - говорит он. - Потому что Ющенко был же большим реформатором этого дела. Притеснений по этому вопросу не было.

На выходе из кладбища Василий Ушинский трижды крестится. Из-за того, что памятник стоит на территории кладбища, в селе вспоминают погибших не один раз в год - в последнюю субботу ноября - а трижды.

- У нас два раза в год - поминальные дни, говорит председатель. - В Таргане - на Пасху, и на Пречистую. Люди собираются на кладбище и поминают родителей, всех умерших. И заодно - всем, кто погиб от голода. А 26 ноября - это само собой. Это такой районный (официальный, - ред.) уже день.

Пока фотографирую памятник, Василий Ушинский отходит в сторону, к бетонному забору, отделяющего кладбище от огорода. За оградой растет яблоня, часть ветвей которых свисают над кладбищем.

- Мороз был, но яблоки остались, - удивляется он.

Он начинает сбивать яблоки. Откусывая кусок от уже сбитого им яблока, он пытается сбить еще два. Они падают на территорию кладбища в нескольких метрах от братской могилы.

- Будешь? - спрашивает у меня. - Хорошие яблоки.